Всех студентов и особенно студенток (а также преподов) - поздравляю с началом учебного года. И вот скромный подарок - новое литературное начинание. Прочтя, ответьте, пожалуйста: стоит ли это продолжать и развивать?
Ту битву мы не проиграли. Никак нет, что вы, ну как же можно! Чтобы рожденные от Язона, вольные дочери Термоскиры – и вдруг проиграли бой? Нет, такое немыслимо. Немыслимо в принципе. Потому что если сегодня мы проиграем – тогда завтра по всей Стране Гор пронесется весть, что амок можно бить. И тогда послезавтра нашу орлиную столицу Термоскиру сопредельные племена предадут огню и мечу, а нашими дочерьми эти суки бритоголовые ромейки собьют цены на всех работорговых рынках их гребаной империи. Так что проиграть мы не могли. Просто ну никак!
Но и не победили мы, увы. Это точно, мягко ли говорить или не мягко, я не в курсах. Когда в десятом часу летнего дня (а бой-то начался еще в первом!), едва держащиеся на ногах живые ромейки отошли под прикрытие стен (читай бойниц) своей крепости – у наших, взаимно, также не осталось никаких сил их преследовать. А наутро следующего (то есь позавчерашнего) дня молодняк с обеих сторон вышли в поле уже без оружия, со скрещенными над головою дротиками – это знак мирных трупоподборщиц. Учитывая ничейное status quo (тысяча чертовых мамашек, я уже наглоталась этих ромейских словечек!), чужих не трогали – только своих. Со бездыханных снимали все что можно, после чего хладным телам старались придать приличный благородной амке вид. Еще хрипящих и/или дергающихся – уносили в лагерь, на усмотрение жриц доброго Асклепия.
Мне, благо, в этот раз помощь уборочных девочек не понадобилась. Очнулась еще ночью, пить хотелось – ужас! И дышать, да, немного больно. Ну, так что же делать? Вставай, Янка, вот эту окоченелую ногу надо с себя столкнуть... Ой, б**, рука, плечо как!.. Уя-а!
Все же, действую левой рукою, высвобождаюсь из-под навалившихся на мое белое тело смуглых ромейских конечностей. Сажусь, дышу. В груди тесно и время от времени становится горячо, но это уже не так страшно. Главное – кровью не харкаю! Значит, это значит – жива.
Встаю. Меня не по-детски шатает. Впереди – черная громада с зубьями башен. Амадатия. Крепость ворогов. Поворачиваюсь назад – неужели, думаю, наши ушли???
Нет, конечно. Куда им идти, от такого лакомого куска – резиденции ромейского казначейства Великого Пограничья? Вон, костры нашего стана – на пол-степи.
Когда я, наконец, добрела до сторожевых постов – никто особо не удивился. Наши только, моего десятка девочки, обрадовались под утро, когда посыльная жрицы привела меня в палатку. Естественно, уже перевязанную. Теперь, если ничего ultra-extra не стрясется – две седмицы я саблей не махаю. Выздоравливающая, б**!...
Впрочем, вас, наверное, больше интересуют два вопроса: с каких, собственно, щей благородное амазонство пошло воевать империю ромеек – и как проходил тот первый бой. О причинах войны, давайте, я расскажу в следующий раз. Сейчас же – что запомнилось из битвы, пока мя по кумполу не шандарахнули.
Вопреки традиционному зачину, бой начался отнюдь не на рассвете. Что вы? Нет. На рассвете мы только выпотались (на языке моей малой родины слово сие означает – проснулись), под разведенное речной водою вино прикончили оставшиеся от ужина сухари, и свернули лагерь. Затем пересекли вброд реку Амаду – она здесь не глубже той, нашего с вами мира, Пышмы, на берегах которой я когда-то выросла. Амаду форсировали широким фронтом – в планах командования, если я хоть что-то понимаю, было окружить ромейскую крепость еще на подходе. И вот тут...
Честно говоря, я подозреваю предательство. Потому что просто так ромейки два легиона бы к этой говенной крепостце бы не подтянули. В норме казначейство охраняет всего одна манипула. Правда – так называемая «первая», то бишь численностью в тысячу мечей. А тут такое столпотворение... Ясно – знали, суки, что мы идем.
Я как раз вышла из воды. Прочие моего десятка девочки – всё туземки-амазонки – еще хлюпались по донным покатым камням. И тут, с правой стороны, сквозь туман – а в тумане все далекие звуки слышней, чем в ясном воздухе...
Крики. Боевые. Наши, амские – и ромейские тоже. И сквозь них – крики боли. (Потом, на перевязке уже, узнала я – первых вышедших из тумана наших девочек правого фланга ромейки встретили залпом из пращей. Были и раненые, и убитые. Наша амская кровь пролилась первой, увы!)
Ну, и дальше все ясен-красен. Оружие из-за спины – в руки, щит-пельту, копье... И бегом вперед! О строе, держать который рожденных от Язона вольных дочерей Термоскиры почти год учили инструкторы с Земли (и я в их числе) – все как-то вдруг мгновенно позабыли. Каюсь – и я, и прочие землянки тоже утратили всякое желание держать на фиг равнение на какой бы то ни было фиг. Желание вкупе с самим равнением утратились вмиг и напрочь. Через секунду – мы просто неслись в атаку как только ноги несут.
Передо мною, прямо в тумане, где только что опередила меня коренная термоскирянка десятница Антогора – крик. Ее голос, Антогорин. И через мгновение – снова она кричит, только теперь уже от боли. Вижу ее – стоит, согнувшись задом, а повыше зада острие копья красное от ее крови торчит. И убивиц вижу уже – щит к щиту сомкнув, стоят девки в шлемах с высокими плюмажами из красных перьев.
Моя рука с копьем летит выше стены ромейских щитов. Две угрожаемые мною ромейки явно отработанным годами движением вскидывают свои скутумы для прикрытия лиц. И одна из них – та, что от меня правее – тут же кричит, опускает щит запоздало, хватается за вошедшее в пах копье. Пытается, видимо, не пропустить горячую боль глубже в себя – но кровь и силы утекают вместе, и амазонская рука перемогает ромейскую. 
- За Антогорочку, сука, получи! – слышу и узнаю голос Антогориной любезницы Менедемы. Достойное начало боя для тебя, юница.
Впрочем, я и сама не мешкаю. Прикрыла лицо щитом ромейка прямо спереди – значит, бить прицельно она сейчас не может. Все равно что на пару секунд выведена из строя. Так – можно заняться ее соседкой. Слегка доворачиваюсь, и холодная сталь моего копья как сквозь тростинку, не встретив сопротивления плоти, проходит сквозь шею девки слева. Разумею – слева от меня, в ромейском же строю та светлокосая стояла крайней правофланговой. Это я уразумеваю, уже напрыгивая на чуть дрожащий грудью в землю труп.
Ну, наскочила. На свою голову, что называется... Теперь та рыжая сучка, что только что закрывала от моего копья лицо щитом – крича что-то на своей латыни, поворачивается ко мне. И копьем своим, сразу – меня по пояснице. Справа, где у меня щита не может быть.
Но, к счастью. То есть, это к моему счастью, а не ее. Копье – штука длинная. Стоя на расстоянии ближе вытянутой руки, вонзить его – задача не из простейших. Сталь лишь слегка, касательно обжигает мне филейную часть – а я своим, уже как дубьем по сути, маю ромейку по рукам. Та вскрикивает, щит ее повисает, а сама ворогиня отпрыгивает в сторону под защиту таких же как она сама сучек-подружек.
Тем временем, моя собственная левая рука ощущает резкий удар в низ щита. Время не теряю, бью прямо на развороте, почти не глядя. Рослая ромейка, получив острое слева в живот, громко и страшно кричит. Ну, кричи, кричи, этим ты своему делу не поможешь. Главное – меч она выронила, вот это для меня хорошо.
А, кстати, вот и граница тумана. Встречаюсь глазами с ромейской юницей, стоящей позади той рослой. Страх или азарт в этих расширившихся глазах? Не знаю, да это мне и не столь интересно – я молча бью злополучную девочку между грудей. Короткий вскрик – и коротко стриженые золотистые кудри несостоявшейся воительницы окрашиваются грязью, а из распахнутого рта пузырится светлая кровь. Умирай, ромейка!
Упала уже и та, что приняла мой предыдущий удар. Кто-то из наших слева от меня одарил раненую ромейскую дылду ударом милосердия – между грудью и подмышкой. Ромейка лежит среди степного ковыля, в грязи от дождя смешанной с ее собственной кровью. Бедра ко груди прижала, а пятками шевелит не останавливаясь. И уже не орет как резаная – с пробитой грудью не шибко поорешь – а хрипло стонет. Не слабо мы ее уделали!
Прямо передо мною – три наши девочки атакуют ромейский фланг. Одна – ближайшая ко мне – супостатка уже опускается медленно на колени, прижимая щитом непослушно лезущие наружу кишки. 
- Ура?! – радостный возглас застывает в горле чернокудрой победительницы, когда она видит свою подружку рядом – опрокидывающуюся навзничь. Ромейское копье застряло между ключиц юной амазонки.
Плоскогрудая убийца яростно рвет свое копье из тела нашей девочки, наступает ногой на прикрытое треугольною набедренной повязкой женское сокровение – и получает удары с обеих сторон. Я вижу только с одной, ближней ко мне, стороны – наша чернокудрочка пробила ромейке кость, которая над ляжкой. Надеюсь, что копье достало вражью суку до кишок.
Но вот, что некстати, совсем некстати – копья обеих наших юниц застряли в этой ромейке напрочь. И пока девочки, ругаясь вполголоса, тянут из-за спин запасные копья – одна из них, от меня дальняя, получила удар в левый пах. Удар, надеюсь, не смертельный – девочка пятится, не падая, и скрывается за подругами. А ее обидчица-ромейка уже кричит, кричит отчаянно и страшно, зверино кричит, получив от нашей десятницы-что-слева-от-меня Филиппиды аккурат по заслугам. Или, может, даже сверх заслуг – перешагнув через ромейку-толстуху (эту я свалила только что, не дав суке сгубить чернокудрую нашу юничку), я вижу, что моя соседка Филиппида свою мишень поразила в самое яблочко. То есть в пуп – и сейчас та ромейка, лежа на спине и взбрасывая ноги в воздух, благополучно изливает кровь не только из раны, но и из всех естественных отверстий.
- Уй-х!
В этот момент я чуть не задыхаюсь. Не надо было поворачиваться спиной к недобитым врагам-ромейкам! Между лопаток, чуть справа – как огонь. Реально перехватывает дыхание – и почему-то раньше времени слабеют руки. «Раньше времени», я имею в виду – настоящая амка не имеет права ослабеть, пока не упадет замертво.
Разворачиваюсь. Короткий меч-гладий летит мне в лицо, отклоняюсь – от рубящего удара не спаслась бы, но ромейки знают только колющие приемы, и сталь просвистела мимо моего уха, обрызгав лишь плечо. Чем обрызгав? Юшкой, только что добытой из моей же, видимо, спины.
Я с ответом не задерживаюсь. В бою, особенно если ты уже ранена, с ответом задерживаться никак нельзя – иначе велик риск, что и вообще не успеешь ответить в этой жизни. Не поднимая правой руки – копье что-то тяжестью налилось – сую удар ромейке промеж ног. С воплем ворогиня падает на колени, выворачивая оружие из моей руки, валится – прямо на меня, лицом упирается в мой живот и еще пытается пырнуть под грудь. Но теперь она теряет силы быстрее моего – и ее гладий сквозь мою пельту лишь самым кончиком просовывается. На сей раз едва царапнула ты меня, сука ромейская, умирай же, а я, может, еще поживу!
Филиппида и чернокудрая девочка, видя моя окровавленную спину, устремляются вперед – прикрыть. Спасибо, боевые подруги! Но тут ромейское копье, нацеленное ей в глаз, наша юничка отбивает щитом – скажем так, слегка неосторожно. И оно, тяжелое, боком «приходит» по моему шлему, между виском и белым султаном из конского волоса. Я слышу гул, как звук землетрясения в кино нашего с вами мира, – и это последнее, что я в этом бою вообще слышу и вижу.
Post factum подводя итог – вероятно, стоит сказать, что чернокудрая – оказавшаяся помощницей и внучатой племянницею верховной жрицы Махайроды, по имени Пеламида – по словам всех наших девочек, геройски продралась до самого вечера и потом приняла командование над остатком ее десятка. Потому что прежняя десятница – Филиппида, знакомка моя – увы, не своими ногами из боя воротилась... А я вот – своими, но что с того? Завтра мой десяток – потерь в нем, кроме одной раненой меня, нема – в сражение поведет уже Годейра-пышногрудочка. Пожелайте же мне все:
«Выздоравливай скорее, Янка!»