КОЛЬЦО ЧЕТВЕРТОЕ

Четвертое Кольцо – поединки на копьях, только до смерти. Победившим – пятьдесят монет.

Всем, кто не видел, но хочет знать.
Я, Никос, свободнорожденный уроженец Бойтаты и счастливый подданный Властительницы Томирис, с ее ведома пишу это сообщение, не утаивая и не прибавляя ничего, кроме увиденного и услышанного вчера, на Круге Четвертом благословенного Турнира Бойтаты.

В первом поединке сошлись достойнейшие соперники – всем известный сабинянин Папилл, бывалый воин, и Кати, дева 25 лет, прибывшая на Турнир из далекой страны Рипейон. Если Папилл всем известен своим грозным обликом, то Кати я опишу, насколько одарили меня Боги, как тонкую станом, стройную девушку со стройными ногами и горделивым взором серых глаз. Лоб ее высок, а светлые волосы свободно распущены были. Груди катины показались мне совсем малыми для молодой женщины, но стан ее предстал упругим и исполненным энергии. Боевой пояс она надела через плечо, прикрыв прочной полосой кожи сердце, дых и печень. Папилл же, всем известный, на бедра свой пояс спустил, область паха защищая пуще всего. Когда соперники Властительницу и зрителей поприветствовали, стал грозный Папилл задирать младшую соперницу. Грязные слова бросал деве сабинянин, настолько грязные, что я повторить их не решаюсь. И угрозы воина жестокими были – проткнуть гибкую Кати насквозь и пригвоздить к воротам Арены остальным ей подобным в назидание.

Но только чуть зарделись нежные щеки Кати от злословия противника. Стали сближаться они для смертельного поединка. Ждал я, как и многие, что многоопытный Папилл силой или хитростью сразу же девушку одолеет, но нет же! Словно в танце двигалась Кати, ускользая и увиливая, подобно юркой ящерке, от разящего копья сабинянина. Даже улыбалась ему миловидная Кати, задоря звонким голоском – «Что же ты так топорно дерешься, страхолюд! Неужели ты больше ничему не научился?». Стал Папилл свирепеть от того, что при людях его оскорбляет женщина, да еще почти вдвое по годам младшая! «Довольно! – взревел Папилл громче грозового раската, - становись и сражайся, как подобает на этом Турнире, а не устраивай пляски напоказ!». Но лишь усмехнулась в ответ светлогрудая Кати из Рипейона: «Как раз на этом Турнире каждый показывает, как он умеет драться и побеждать! Так поймай же меня на копье, как ты грозился, старый неуклюжий вол!» От этих слов вскипело сердце Папилла, с рыком ринулся мужчина и с такой силой ударил в щит соперницы, что раскололся он надвое, как гнилой орех. Но боевой ремень спас сердце Кати от смертельного жала. Хотел было воитель Сабинии и кожу пикой пронзить, да только опередила его юркая Кати. Стройная женщина сама копьем навстречу прянула, да так метко, что в пространство между щитом и поясом Папилла уязвила, в низ живота, ничем не защищенный. Взревел сабинянин так ужасно, что бег облаков в небе приостановился, а я же уши руками зажал, до того громко орал смертельно раненый муж! Гулко рухнул он, пыльную траву ногами взбивая, а Кати тонкую ножку на горло его поставила, мечом Властительнице отсалютовала, а поверженному Папиллу сказала с укором: «Поделом тебе, истребитель юных! Только молочных собачек мог ты богам жертвовать, а против истиной сучки ты ничто!» Много цветов и монет было брошено к стройным ногам Кати, прежде чем она с Арены удалилась.

Ритта же, Тагара дальнего воительница, с другой смуглой чужеземкой встретилась – соблазнительная Лейла ей противостояла. Невзирая на возраст юный – всего 18 годов ей исполнилось – дева эта гибка была и подвижна, как ветерок в степи. Вихрем стала она на Ритту налетать и тут же отбегать, налетать и снова отбегать, раз за разом все проворнее и ловчее. Стали ее и зрители подбадривать, да и я сам сердцем именно к Лейле склонился – уж больно дева эта приятна взору была в наготе, да весела и задорна, Ритта же зрелая хмурой смотрелась да и грудь ее уже по возрасту отвисала, нисколько с лейлиными прелестями не равняясь. Да и сама Лейла то примечала, все время женщину Тагара подзуживая – стара, мол ты, с юными да крепкими бактрианками равняться! Пряла бы шерсть да растила малышей, вместо того, чтобы на Арене дряблыми сиськами трясти да смерти своей жаждать!». А Ритта зеленоокая, казалось бы, не оскорбилась нисколько: «Я и не спорю, что груди мои меньше твоих, да и в танцах страстных я тебе не ровня, о Лейла – сказала женщина Тагара, - но не красотой мы равняемся и не в плясках состязаемся!».

Снова Лейла стала вихрем бросаться на соперницу, пытаясь сверху в живот ей копьем прянуть. Но Ритта умело щитом закрывалась, пояс же ей низок живота оберегал – Лейла же выше тонкой талии свой ремень затянула, о чем я сразу сказать должен был. Стала на глазах моих утомляться Ритта старшелетая, ртом воздух хватать и атаки стремительные отбивать с большим напряжением…И вот не выстояла тагарка, развернулась и опрометью от Лейлы к воротам побежала! Закричали все, засвистали, Лейла же с боевым кличем своей страны вдогонку кинулась, копьем над собой потрясая. Не ведала дева горячая, что бегство притворным было – резко на одной ноге развернувшись, встретила ее Ритта острием и сразу же в самый пуп ранила девушку темнокудрую. Как стебель, серпом срезанный, переломилась в поясе Лейла, оружие и щит выронив. Слезы ручьями по лицу ее потекли, стоны из груди понеслись. Потопталась на одном месте Лейла несчастная, пошатнулась и рухнула перед Риттой. Не стала тагарка благородная ее мучения продлять. Сказала она с горечью заметной – «Жаль мне тебя, о Лейла юная! Жаль, что я тебе в противницы досталась, столь отважной девушке! Копье в пуп – это верная смерть, но нескорая, так что поспеши со своими Богами встретиться!». С этими словами разложила Ритта побежденную на спину, своими бедрами ее ноги прижала, чтобы не дергались в судорогах. Приставила тагарка ей копье под левый сосок и с силой прекрасную грудь пронзила.

А вот Ирина, стойная дочь Фракии, такого благородства не ведала. Коротким был ее бой с Амфтиоей, красивейшей юной критянкой 16 весен. Незнатна была каштановокудрая Амфитоя, хотя и прекрасна – и лицом открытым, и аккуратной, словно у статуэтки, грудью, и ногами точеными…Только и ростом, и силой, и опытом уступала она злобной Ирине, и узрел я страх в карих и больших, как у лани, глазах Амфиоти. Раньше, кто не помнит, Боги пособляли ей на Турнире, подобных ей юнцов и юниц соперниками посылая. Сейчас же Амфитоя, поясом тонкую талию перехватив, губами нежными молитвы лепетала. Ирина же, соперницу узрев, свой пояс поперек щита стянула: «С такой деткой сражаться при поясе для меня нелепо – фыркнула она, - мне не просто голой, а дважды нагой быть следует!». Как бы ни бахвалилась Ирина, была она права – первым же умелым выпадом послала она копье прямо в пах девушке, оплошно щит задравшей. Болью охваченная, сразу упала на траву Амфитоя, крича и рыдая. Стала она всеми членами извиваться – известно ведь, насколько болезнен удар в паховую складку для совсем юной девушки! Ирина же над ней прохаживалась, салюты зрителям посылая да над побежденной потешаясь. «Куколка ты ничтожная, - фракийка ее корила, - в куколки бы и играла с малолетками, да в салочки! Хватило же у тебя глупости на Турнир явиться, вот и наказана ты за свое зазнайство детское!». Амфитоя же, полностью обессилев, только и могла, что плакать и на четвереньках по Арене ползать, одной рукой нежный пах зажимая. Ирина же ей свою ногу то на зад, то на загривок ставила, унижая, и победно копьем потрясала. Затем же, пинком девушку повергнув лежмя, вторую впадину паха ей Ирина пробила, да с такой мощью навалясь, что пригвоздила миниатюрную критяночку к земле. Извивалась несчастная, пока благороднейшая Томирис не повелела победительнице прикончить ее. Но ведь не в сердце, как принято обычно, а в низ живота и в горло пронзила Амфитою жестокая Ирина!

Синтия же, первой красавицей Турнира на пиршествах признанная, с необычайной Гизеллой из Галлии столкнулась. Трудно описать мне, где и чем крепкое и гладкое тело варварки западной разрисовано было, Синтия же плотью своей дивной, статуе подобно, блистала. Начала она было дразнить и задирать свою соперницу, над раскраской ее издеваться, выбеленные косы с мочалами сравнивать – но словно гранитный утес, молчала юная Гизелла, всего 17 лет по земле ходящая. Но настолько сильна была эта дева суровая, что и копье себе подобрала самое крепкое, и щит самый тяжкий, который впору германскому вождю носить! Но легко обращалась с таким оружием мускулистая белоликая Гизелла, а вот оснащение Синтии лучезарной совсем легким было – щит с небольшое блюдо для пира, да копьецо, более на метательный дротик похожее.

Стояла Гизелла неподвижно, атаки амазонки ожидала. Но не спешила бросаться на нее Синтия, не только красива была она и отважна, но и хитра умом. Пригнувшись, как крадущаяся к тетереву дикая кошка, Синтия описывала вокруг мощной соперницы круг за кругом, прищурив медовые глаза и так осторожно переступая босыми ногами, как купальщица, пробующая воду и неизвестное дно водоема…Томительны были минуты, текли они одна за другой, но ни единого выпада не нанесла прекрасная телом Синтия, ни одного удара не произвела суровая юная Гизелла. Начали зрители томиться, стала перебирать пальцами бусы драгоценные и Властительница наша, Богами привеченная…Но и она не могла повелеть соперницам поражать друг дружку скорее, ибо ею же было сказано и написано – «…и да победит так, как умеет побеждать». Раньше видели мы, как Гизелла умеет побеждать одним успешным приемом, а Синтию запомнили как мастерицу самых невообразимых уловок и ходов…Теперь же обе почти не двигались, словно ждали повеления свыше. Наконец, стали круги Синтии постепенно сужаться вокруг нервно играющей мышцами, но неподвижной Гизеллы. Видел я, как встречались их взоры и вздымались в нарастающем волнении прекрасные упругие груди. Замерли все, развязки ожидая. И вот уже почти не осталось между соперницами места, ближе длины копья оказались они друг против дружки…И все-таки Гизелла первая ударила, так быстро, что и охнуть не успел я – а треск раздался ужасный, и щиток Синтии против груди проломлен, а сама амазонка на спину перед девой Галлии рушится! Распростертой лежала пред ней красавица, золотые локоны ее по траве разметались, а тело гибкое только пояс внизу живота оберегал – прочие же места открыты были. Да и копье Синтии в ее руке так лежало, что Гизелла запросто ногой на него наступила. Только теперь я увидал, как ее лицо улыбка озарила…И тут же лицо то в маску боли превратилось. Обеими ногами, словно поршнями, Синтия ей по пахам ударила, слева и справа от глаза, прямо на женском устье нарисованного! Взревела львицею дева Галлии, отлетела на три шага, и на ягодицы упала. Сжалась она от боли под щитом, а по-моему так и от унижения жестокого. Амазонка же, словно пружинка, сразу на ноги вскочила. Ни мгновения не теряя, подпрыгнула Синтия антилопою – и поверх щита Гизеллы копье послала. Мне не видно было, но видимо, в левую грудь поразила ее амазонка, ибо только и успела татуированная дева, что охнуть, синие очи смежить и бездыханной на бок завалиться. Синтия же оружие окровавленное из тела ее вырвала, ногой на бедро встав, и к солнцу направила. «Вот так! – воскликнула она, ликуя, - Вот так побеждает врагов амазонка!»

Соплеменнице ее, узколицей и коротко стриженной Охри, подлый, прямо скажу, соперник достался. Акасту из Ликии 24 года исполнилось, но не знал этот молодой муж ни чести, ни жалости! Кто не ведает, тому напомню – в безоружном бою Акаст сломал хребет Мири, тоненькой уроженке Леванта, кинжалом он изуродовал лицо уже раненой в поясницу эпиротки Пирриды, страшнее же всего он обошелся в предыдущем кольце с амазонкой всего 18 лет от роду, медноволосой Этео, которой, уже безнадежно раненой ниже пупка, он с хохотом вспорол весь живот и выпустил на Арену все внутренности. Стоя перед невысокой Охри, с волосами, заплетенными в косицу, и с ремнем, спущенным на бедра, тем же грозил ей остробородый и остроносый воин: «Большой должок числится за вами, амазонками! Слишком большой, сука, чтобы я остановился на одной! Готовься, тварь, издохнуть не приятнее нисколько, нежели твоя Этео – точно так же вывалишь потроха на травку!». Побледнело строгое лицо Охри, заиграли на щеках желваки, а под бледно-золотистою кожей – аккуратные, гармонично развитые мускулы. Ничего не стала отвечать злобному ликийцу амазонка, только поправила не теле пояс так, чтобы надежно защищал он пуп, самое слабое место Охри. Стали сходиться непримиримые соперники, бросая молнии ненавидящих взоров. Не мог остановиться Акаст, он сопровождал свои вороватые подскоки постоянными оскорблениями и угрозами. Вслух предвкушал остробородый воин, как жалко будет корчиться у его ног пропоротая копьем амазонка, хватая пальцами выползшие из раны кишки… Но никак не реагировала девушка на его гадкие речи, не отвечала ни словом, ни вскриком. Начал напирать на ее более рослый и крепкий Акаст, пробуя сильными ударами либо пробить, либо отклонить в сторону маленький и легкий щит соперницы.

Но сообразительны была не по годам стройная Охри! Поняв замысел соперника, она не отражала его натиска, а отбегала, пятилась и уворачивалась, используя и гибкость, и невысокий рост. Однако же, и Акасту не занимать было ловкости и он также не ведал утомления! Только поражался я, видя, как безустанно скачут и перебегают полуобнаженные молодые бойцы, как сверкают их тела покрытые первым потом, подобно небесным молниям! Акаст был опытным и не прощающим ошибок воином. Едва чуть-чуть замедлила свои движения амазонка, как острие его копья впилось в бедро Охри. Мне показалось, что неглубоко, на дюйм, но девушка стала стонать и зримо прихрамывать. Взбодрился духом ликиец, громко закричал он на всю Арену: «Теперь тебе конец, амазонская тварь! Не пройдет и песка в часах, как повалишься ты подыхать с пробитым пузом!». Стала кривить тонкие губы Охри, томилась она и от боли, и от усталости – непросто ей теперь приходилось под натиском молодого, полного ненависти, мужчины!
И думал я, признаться, что исполнится угроза ликийца. Стала Охри хватать воздух, широко рот открывая, опустилась и увяла ее тугая грудь…Казалось, вот-вот обрушит не нее копье Акаст – и повергнет на Арену… И вот пошатнулась девушка, и вот оплошно отвела влево щит, и был нанесен ей мощный прямой удар, прямо под пряжку пояса - на самом деле в болезненный живот метился свирепый воин. Но, видимо, Боги с небес высоких наблюдали за поединком и не захотели даровать победы ликийцу. Чуть присела Охри в момент выпада, и приняла наконечник точно на пряжку боевого пояса. Лязгнул металл, копье проскользнуло по прочной коже ремня и изнутри воткнулось в щит девушки. Акаст немедленно потащил свое оружие вспять, захватив для верности древко обеими руками, но теперь его собственный щит оказался сдвинут ребром к сопернице.
И как бы ни была устала раненая амазонка, показала она себя во всем блеске! Неуловимо быстрым движением она послала вперед свое маленькое копье – и вонзила его Акасту в левую подмышку. Визгливо завопил воин, его рука опала, подобно плети, опустился на бедра и щит. Не мешкая, Охри снова ударила мужчину, теперь спереди – и попала справа под грудную клетку. Видимо, сразу в печень вошло острое жало, ибо хлынула изо рта ликийца кровь, заливая острую бороду, и рухнул он кулем к ногам прекрасной Охри. Даже не бился и не корчился умирающий – только тихо вздрагивал, пока яростная его душа не покинула тела. Не стала амазонка демонстрировать свою победу – только устало поклонилась на четыре стороны, отдельный поклон адресовала Властительнице и, шатаясь, ушла с Арены.

На том завершились поединки Кольца Четвертого.

Разместил: admin [13/07/2008]